 ИСТОРИЯ ПОДМОСКОВНОГО СПЕЛЕОАНДЕГРАУНДА
Гусаков С. Б. (Москва, РОСС)
Памяти Александра Морозова.
С точки зрения спелеолога, между пещерами естественного происхождения и искусственными подземными выработками нет принципиальной разницы. Поиск, вскрытие и исследование старинных заброшенных каменоломен в принципе не отличается от аналогичного поиска, вскрытия и прохождения естественных пещер, по крайней мере, горизонтальных. При этом зачастую при исследовании плохо сохранившихся каменоломен спелестологам приходится преодолевать не меньшие трудности, чем при работе в естественных пещерах, внешний же вид измененных обвалами, затопленных грунтовыми водами или замытых глиной искусственных ходов и залов мало отличается от вида естественных полостей. Кроме того - и это хорошо видно на примере старицких пещер-каменоломен - в искусственных подземных полостях нередки проявления как первичного, так и вторичного карста, часто старинная разработка пласта проводилась по уже имеющимся карстовым полостям и тектоническим трещинам. Поэтому сама история вторичного освоения каменоломен (по крайней мере в нашей стране) была неразрывно связаны с освоением естественных пещер - довольно длительный период наша спелеология не имела чёткого разделения на "искусственную" и "естественную", "вертикальную" и "горизонтальную": одни и те же группы спелеологов исследовали самые разные подземные полости, специализация интересов и тактических приёмов пришло позднее.
Для рассказа об истории развития катакомбенной спелеологии и обособлении её в независимую парадигму я воспользуюсь знакомой мне лично историей становления и развития подмосковного спелеоэтноса. Эту статью можно было бы назвать "Новая история подмосковных каменоломен".
Говоря о "новой истории", я подразумеваю достаточно близкий к нам по времени период, характеризующийся иным, чем в древности, отношением к подземным ходам, катакомбам, рукотворным и естественным пещерам, - а также ко всему Миру Подземли. Вот основные черты этого нового отношения:
Пещера (или иная подземная полость) - объект Природы и является её неотъемлемой частью, даже если она полностью искусственного происхождения.
Пещера - даже обвалившаяся или же изолированная - продолжает оставаться Памятником Истории, свидетельством деятельности людей и их взаимоотношений с Природой.
Пещера - объект научного изучения.
Пещера - замечательное место отдыха: ничуть не хуже, чем лес или горы, - а по многим параметрам даже лучше.
Пещера и окружающий её мир - подходящее место для удовлетворения человеческой потребности Познания Мира (любознательности) - включая познание самого себя, как частицы этого мира. Впрочем, для иных проявлений разума - Творчества и Игры - в мире катакомб также достаточно места.
Очевидно, что такое отношение к пещерам-каменоломням сложилось не так давно, по крайней мере, история российской спелестологии насчитывает не более 30 лет.
История спелестологии Подмосковья довольно ярко делится на два весьма различных периода: 1960/70 и 1980/90 годы. Как и всё, происходящее вокруг, она тесно связана с историей нашей страны, со изменениями в её социальной, культурной, политической обстановке - а потому мне не избежать определённых исторических параллелей.
Первых период - 1960/70 годы - можно назвать "Время Романтиков".
Слово РОМАНТИЗМ вообще довольно точно передаёт то, что происходило в нашей стране в шестидесятые годы - по крайней мере, до трагического 1968-ого. Это было время, когда люди - в первую очередь молодёжь - вдохнули эйфорический воздух хрущёвской оттепели, наступившей в стране после мрачной сталинской диктатуры. И если при сталинизме из "экзотических" видов туризма и спорта был официально дозволен лишь один альпинизм, - по военно-прикладным причинам - то теперь вдруг оказалось возможным заниматься горнолыжным спортом, сплавом по горным рекам, лыжными и пешими походами - и СПЕЛЕОЛОГИЕЙ.
Само отсутствие русского слова для этого вида деятельности символизирует состояние, в каком до шестидесятых годов находилось у нас массовое посещение пещер: в нулевом. Более того, спелеология в нашей стране не просто не существовала - была под запретом. Ещё при Сталине было принято два закона, которые жестко регламентировали любительское "хождение под землю". Я имею в виду известный Закон 1949 года "О недрах" и предшествовавший ему Указ от 1947 года "0 запрещении несанкционированного посещения подземных полостей и рудников, шахт, пещер и каменоломен". Во исполнение этого безумного указа в 1947 году, например, вдоль обоих берегов Волги в Старицком районе прошли специальные сапёрные части МГБ - и взорвали все обнаруженные входы в естественные пещеры и каменоломни; сколько подобных акций было совершено по всей территории страны, мне не известно. Одновременно из архивов изымались - засекречивались или уничтожались - все найденные "краеведами из МГБ" записи и упоминания о подземных ходах и разработках камня - что также предопределило известные трудности, с которыми теперь приходится сталкиваться при поиске старинных подземных выработок - во многих случаях вместо архивных материалов мы находим вымаранные и уничтоженные данные. В шестидесятые годы эти запрещающие законы не отменили - их временно перестали применять.
Итак, молодежь в начале шестидесятых годов открыла для себя новый вид отдыха - туризм - и его разновидность - спелеологию. Одновременно в стране происходил подлинный взрыв также невиданной доселе поэтическо-музыкальной культуры - самодеятельной, или туристической песни. Само название говорит о глубокой связи этого явления с туризмом, который получил свое духовное, поэтически-музыкальное наполнение в виде самодеятельной песни. "Туризм в России - больше, чем туризм". Это и образ жизни, и явление культуры, и философия. На волне этой философской романтики под землю пришло первое поколение спелеологов.
Сейчас, из 90-х годов, методики хождения под землю того времени кажутся наивными, а в чём-то просто неприемлемыми. Но не будем забывать, что первое поколение спелеологов в нашей стране возникло практически на пустом месте, без какой-либо серьёзной предтечи: не было ни контактов с иностранными спелеологами, ни традиций, к тому же это поколение появилось в условиях информационной изоляции (отсутствовали газеты и журналы, связанные со спелеологией) - в силу чего каждый из первых спелеологов был вынужден методом проб и ошибок "изобретать велосипед", искать и находить то, что сейчас видится как бы самоочевидным...
Кроме того, практически всё, что необходимо человеку для посещения подземли, было либо страшным дефицитом, либо просто недоступно для законного приобретения; ситуация усугублялось техническим отставанием страны.
Например, для посещения вертикальных пещер необходимы капроновые веревки и соответствующее "железо". Капроновых и нейлоновых веревок в те годы в СССР вообще не было, кручёная же пенька неприемлема для работы под землей. Но даже такая верёвка в общедоступных магазинах не продавалась. Не продавалось в магазинах и единственное "веревочное железо", выпускаемое в нашей стране для альпинистов - карабин Абалакова, достать который, то есть украсть самому или купить краденый, можно было лишь в альплагерях и альпинистских клубах. Приходилось искать замены, - я слышал немало душераздирающих историй о трагическом опыте применения в вертикальных пещерах бельевых верёвок и строительных тросов...
В горизонтальных полостях и каменоломнях главным источником бесконечных курьёзов и ЧП был СВЕТ. То есть - негодные, с сегодняшней точки зрения, средства освещения. Кому повезло - оснащался достаточно удобными "китайскими фонариками" - если в продаже имелись дефицитные батарейки и лампочки. Кому повезло меньше - пользоваться советским линзовым фонариком на плоской батарейке, заряда в которой хватало на час. Кому очень повезло - перекупал за большие деньги, а если была возможность, крал тяжёлые шахтерские осветительные системы: что бы о них не говорили - они были удобней и надежней ручных фонарей. Рассказывали, что по каменоломне Сьяны в 60-е годы ходила группа, использующая самодельные системы на "секретных космических аккумуляторах" весом около 5 кг каждый... Нетрудно догадаться, где работали эти ребята. Но свет у них, по крайней мере, был надежный. Остальные довольствовались керосиновыми лампами, свечами, обломками плексигласа авиазаводов и факелами, состоящими из пропитанных бензином, соляром или керосином тряпок на палках: какой запах и дым оставляли такие факела, можно представить. Теперь мне могут не поверить - но я сам натыкался под землёй на такие группы.
Примерно тогда же, в начале шестидесятых, появились первые самодельные карбидки - многие первопроходцы этого источника света лишь чудом остались живы... Но - методом проб и ошибок - технология самопального производства карбидок всё же была освоена.
Кто знал о существовании "петромаксов", пытался экспериментальным путём превратить в них примусы "Шмель" - и эти эксперименты увенчались успехом: был найден рецепт изготовления и пропитки асбестового колпачка, что одевается на примус вместо верхнего рассекателя пламени, и определены оптимальные размеры форсунки. Да вот беда - даже если отвлечься от неизбежности ядовитых испарений при работе этого агрегата - примус этот даже для альпинистов в шестидесятые годы был жутким дефицитом. В продаже я его, например, тогда просто не видел: если в магазин поступала партия - раскупалась страждущими в течение часа...
А потому еду, в основном, готовили на более доступных керосинках: традиционных фитильковых, и парогенераторах с характерным названием "Рекорд". Рекорд чего это был - неизвестно; во всяком случае, не долголетия владельца. Взрывались они страшно, а также забивались гостинцами от "фракции тяжелых углеводородов". Ну и пахли соответствующе - запах керосина воспет еще Джеромом К. Джеромом.
Поскольку советская спелеология, в отличие от западной, с первых своих шагов полагала ночевку под землей делом обязательным - поскольку она развивалась как часть романтического туризма, то есть образа жизни, включающего в себя невозможность пребывания в городе с вечера субботы до вечера воскресенья, - проблема ночевки под землей сразу стала актуальной. Со спальниками, в общем, сложностей не было - мешок несложно сшить и самому, да и многие геологи по осени охотно продавали свои "экспедиционники". Но приходилось как-то устраивать дополнительную изоляцию от холодного и неровного пола. Самые крутые покупали надувные матрасы, другие довольствовались самодельными пенопластовыми или поролоновыми ковриками; один мой знакомый для термоизоляции применял солому или сено из стога, встреченного по дороге в пещеру. Комфорт таких ночевок был невысок - особенно если надувной матрас "давал течь"... Зато нам были смешны мучения американца У. Холидея, который в своей книге "Приключения под землей" описывал свою первую подземную ночевку, когда, будучи уже опытным спелеологом, он столкнулся с невозможностью покорения пещеры за один день. (Такой же ужас испытали в 30-е годы западные альпинисты на Кавказе, когда столкнулись с немыслимым для них фактом невозможности покорения вершины за световое время...)
Вследствие этого под землю приходили лишь те, для кого подобные бытовые мелочи, по сравнению с Романтикой Подземли, не играли никакой роли. Так что отбор происходил довольно жесткий. В "хождении под землей" оставались не столько физически наиболее подготовленные люди, сколько те, кто свою смекалку и инженерное воображение направлял на изобретение и конструирование необходимого снаряжения. Был использован чисто русский опыт "создания из ничего всего".
Одноразовых предметов для нас не существовало. Мы даже свечи умудрялись использовать дважды - собирали потеки парафина в баночку, разогревали ее, прилаживали фитилёк...
Опыт тотального использования всего, своего рода безотходность, опыт ремонтных работ в самых невообразимых условиях, и опыт пребывания под землей, не взирая ни на какие трудности - этот опыт выгодно отличал российскую спелеологию от зрелой и обеспеченной западной.
Ходили под землю жесткими, замкнутыми группами; каждая группа имела свое название, как правило, звучное - "Кварц", "Каменный Цветок", "Троглодиты", "Эдельвейсы", "Дети Подземелья", "Свечи", "Мэдманс", "Союз Маразматиков", "Летучие Мыши" - "мышей", кажется, было даже три или четыре команды, "детей подземелья" - не меньше. Одиночного хождения под землю в шестидесятые годы практически не было, сказывалась традиция советского коллективизма. В этом были и свои плюсы: даже скверно экипированная группа чайников имеет больше шансов благополучно выйти из пещеры, нежели один человек. А потому первая половина этого романтического периода в освоении подземелий, как ни удивительно, обошлась без жертв. Хотя никто из нас не имел тогда никакого представления ни о нормах подземной безопасности, ни о мировом спелеологическом опыте. Просто ходили под землю - как на пикник или лес - и всё.
Разделения, как уже было сказано, на "серьезную" и "пикниковую" спелеологию в тот период не было - как не было деления на "вертикальную" и "горизонтальную", "искусственную" и "естественную", одни и те же команды выезжали на поиск и первопрохождение вертикальных пещер в Крым, на Кавказ, Урал, Среднюю Азию, в промежутках между дальними выездами с не меньшим азартом штурмуя расположенные близ Москвы заброшенные каменоломни. Например, известный спелеолог Саша Морозов в 1962 году раскапывал в компании не менее замечательного спелеолога Юры Франца в подмосковной каменоломне Силикатной ее будущую Четвертую систему. Подобным образом вели себя и другие - например группа, в которой участвовал автор, проводя майские праздники в Крыму, не менее серьезно осваивала подмосковные Никиты.
Так выглядел начальный период советской спелеологии.
К концу 60-х годов резко изменилась обстановка в стране: оттепель закончилась, а в спелеологии закончился период начального становления; наработанный опыт позволил конструировать необходимое снаряжение, отсеяв нежизнеспособные варианты. Первое поколение спелеологов, освоив подмосковные каменоломни, частично отошло от хождения под землю; кто остался - обратил свой интерес к дальним, "серьезным" пещерам.
В это же время власть в сотрудничестве с первым поколением спелеологов создала систему официальных спелеосекций при клубах туристов. Они сняли многие проблемы энтузиастов-любителей: допуск в "закрытые" районы, возможность приобретения кое-какого снаряжения, транспортные проблемы.
На смену покинувшим подмосковные каменоломни первопроходцам пришло ВТОРОЕ РОМАНТИЧЕСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ, не нуждающееся в "официальных спелеоклубах". Пещеры-катакомбы, в отличие от карстовых пещер Кавказа и Урала, находятся всего в получасе езды от Москвы на электричке, и каждый в состоянии добраться до них без посредничества "официального турклуба". (Характерно, что именно во втором романтическом поколении спелестологов началось одиночное хождение: тогда ещё не такое явное, но уже во втором поколении появились если не одиночки - то лидеры, с которыми ходили прочие.) Можно сказать, что с приходом второго поколения романтиков начала свой отсчёт подмосковная спелестология - ибо это поколение пришло именно в катакомбы и не собиралось их менять на какие-либо иные пещеры. Пришло поначалу - как до того первое поколение - просто отдыхать.
Почти никто из них не был тем, кого позже назовут "диссидентами", - желание уйти из города было импульсивным, подсознательным. Люди просто стремились туда, где им казалось лучше. Теперь мы знаем, что немалую роль играло то, что пещеры, в том числе и искусственные, особенностями своего микроклимата и изоляции от внешних воздействий обеспечивают замечательную релаксацию организма - так что стремление находиться в них (то, что именуется "Зовом Подземли") у спелестологов тех лет было внутренним, на грани осознания. С другой стороны - не столько подземля манила, сколько город изгонял их из себя. Это определило характерные черты второго поколения "романтиков": грот в пещере, облюбованный для стоянки-ночёвки, был почти то же самое, что случайная поляна в лесу, как в лесу загулявшие "матрасники" кидают в кусты по темноте (ведь не видно же!) пустые бутылки и мусор, так и тогдашние посетители пещер, расположившись в случайно выбранном гроте, кидали "в темноту" по углам вокруг себя отходы своего пикникового "бытия". Захотел испражниться - тут же, словно ночью в лесу, "отошёл за дерево", - то есть за ближайший поворот, - и готово. Когда в 1988 году была вскрыта самая большая подмосковная каменоломня Сьяны - которую на взлете популярности власти закрыли бетонной пробкой, - нашим глазам, открылись многочисленные следы этого "романтического быта".
Власть наверху стала "закручивать гайки". Начав борьбу с инакомыслящими, то есть с теми, кого бог не обделил талантом, власть затем перешла к борьбе со всем, что ей напрямую не подчинялось. В том числе с туризмом. И в первую голову - со спелестологией... Изначально неподконтрольная, представляющая собой не вид спорта - но, скорее, образ жизни, да ещё "прямо под носом у власти", в самом, что ни на есть, подполье, - какие-то странные и чуждые совку люди. Значит, надо "р-разобраться и пр-рекратить". И власть начала бороться с людьми, меньше всего на свете стремящимися к установлению с этой властью каких бы то ни было отношений, даже диссидентских.
В качестве попытки контроля за неофициальной спелеологией был создан спасательный отряд Московской области. Как бы - для безопасности, на деле - для пресечения попыток несанкционированного посещения подземли. "Диким спелеологам" было предложено "по-хорошему" войти в официальные турклубы. Кое-кто - испугавшись или из иных соображений - согласился.
Наконец, были "реанимированы" Указ от 1947-го года о запрещении несанкционированного посещения подземли и Закон от 1949-ого года "О недрах" - что объявил все недра нашей страны исключительной собственностью государства, а вторгаться без должного позволения на территорию госсобственности - это почти тоже самое, что хитить её. В соответствии с ними неофициальным любительским группам было запрещено ходить под землю, при этом говорились очень красивые и правильные слова о "подземной безопасности"... Красивые и правильные - с точки зрения стороннего наблюдателя, в расчёте на которого эти слова и говорились.
Затем наступила эпоха практических действий. Вход в крупнейшую пещеру Подмосковья - Сьяны - был залит бетоном, ряд входов в другие каменоломни взорвали. Это отдельная, подлинно трагическая - и позорная! - страница нашей истории. (Взрыв входов в Никиты последовал позже, уже в конце периода "спелеорепрессанса" - 10.12.1986, в международный День Защиты Прав Человека.)
Последнее, что поставило точку в периоде "романтической" спелестологии - трагическая смерть молодого парня, В. Шагала, в Никитской пещере 27. 06. 1976. Погиб он при работах по откапыванию нового входа в пещеру; смерть эта была и нелепой, и случайной, и - главное - следствием именно романтически восторженного отношения к Миру Подземли. По-своему она была закономерна. Рано или поздно нечто подобное должно было случиться. Характерно, что "спасотряд", активно Функционировавший к тому времени, ничего не сделал для спасения Виктора. В этой истории вообще многое символично: группа, в которую входил Виктор, называлась "Романтики и Фантазёры", сама же смерть Виктора наступила вследствие обычной врачебной небрежности - уже после того, как другие участники группы откопали его из-под глиняного завала.
ПЕРИОД РОМАНТИЧЕСКОГО ХОЖДЕНИЯ В КАМЕНОЛОМНИ ЗАКОНЧИЛСЯ. И одновременно завершилось формирование официальных структур, курировавших в нашей стране спелеологию: системы спасотрядов, системы спелеокомиссий при официальных турклубах - с жестко регламентированным, подобно альпинизму, членством участников, системы официальных справок, даваемых участникам экспедиций за посещение конкретных пещер, и сама система посещения этих пещер, в которой каждая известная пещера была соответствующим образом "оценена" и за посещение её полагалась соответствующая справочка.
Человек, желающий заняться спелеологией, приходил в такую комиссию, обучался там туристическим и спелеоазам (в городе, без выездов хотя бы в катакомбы!) полгода-год, после чего получал право принять участие в экспедиции по повторному прохождению пещеры минимальной сложности под руководством более опытных товарищей. Ни о каком хождении в горизонтальные пещеры в течение периода обучения не могло идти и речи - на занятиях (я имею в виду опыт работы московских спелеокомиссий, с которым знаком лично) в головы новичкам настойчиво вдалбливалось представление об аморальности посещения каменоломен. Те же, кто продолжал в них ходить - несмотря на запреты - объявлялись чуть ли не уголовниками. В лучшем случае - недоумками; пресса тех лет поливала их потоками лжи и грязи.
Вдумайтесь: пещеры, в том числе и значительной сложности лабиринты, столь близкие по своему ландшафту к естественным, имеются под боком (полчаса на электричке от Москвы!), риска для жизни при посещении многих из них никакого, - здесь бы и проводить обучение в реальных условиях) чтобы потом, на вертикальном выезде, не случалось досадных ЧП и сбоев, столь характерных для впервые оказавшихся под землёй (бывали случаи, когда клаустрофобия у новичков выявлялась только после года занятий в секции). Но...
По официальному плану подготовки посещать катакомбы, набираясь бесценного личного подземного опыта, ему строжайше запрещено, а дозволяется лишь два-три раза в год (в лучшем случае) присутствовать в качестве подсобной силы при прохождении опытными товарищами некоей, сто раз уже пройденной, "дыры". Зачастую - не представляющей никакого интереса. Если ему не надоест и он продолжит своё официальное обучение - на следующий год сам может повести в эту дыру новых наивных "чайников", после чего, получив очередную справку, отправиться носильщиком в более сложную пещеру. Ещё через год. И так - пока не надоест или не поумнеет. Спелеоложество - так называли эту систему "подготовки".
Казалось бы, система победила жизнь и не осталось места подлинно романтическому поиску Нового и Неведомого, - но наступил второй период. Я бы назвал его "БЕЗ ИЛЛЮЗИИ". Или - "СПЕЛЕСТОНАВТИЧЕСКИЙ".
Дело в том, что часть лидеров-романтиков, как я уже сказал, несмотря на запреты властей, продолжала посещать каменоломни. Были взорваны или залиты бетоном входы в традиционно посещаемые пещеры - но где-то заново вскрывались другие, и оставались неисследованные, более дальние от Москвы районы с традиционной добычей "белого камня". Одним из таких районов был Старицкий - и именно сюда устремилась большая часть тех, кто просто не мыслил себе жизни без пещер-катакомб. Конечно, массовое "воскресное" хождение сотен спелестологов закончилось, - но оставшиеся представляли собой лучшее, что мог дать "романтический период". Лидеры.
Чем отличается ЛИДЕР от аморфной группы, сплачиваемой лишь совместной работой или учёбой? Он не может "распасться" по указу или давлению сверху; он остаётся со всеми своими увлечениями, образом жизни даже тогда, когда вокруг него не останется никого. И как можно "запретить" ему хождение? Нельзя станет ходить в любимую пещеру - он найдёт другую. Распадётся круг единомышленников - неизбежно вокруг сформируется новый. Он сам - системообразующий фактор.
Именно такие лидеры послужили связующим звеном в московской спелестологии, когда на смену распавшемуся поколению "романтиков и фантазёров" под землю, в катакомбы, пришло новое поколение.
Возник новый стиль хождения: без наивной романтики и иллюзий, зато - с очень большой (можно даже сказать: бурной) подземной деятельностью, специфической подземной жизнью нового спелеоэтноса; главным теперь стало пребывание под землей. То, что Мишель Сифр назвал спелеонавтикой.
Искались - в том числе с помощью биоэнергетических методов, то есть лозоходства - новые пещеры-каменоломни, вскрывались уничтоженные властью входы в известные, велась спелеотопосъёмка, о которой первое поколение "романтиков от подземли" имело смутное представление, разбирались старые завалы и откапывались участки ходов, в течение десятков и сотен лет бывших в изоляции, находились предметы быта и орудия труда тех, кто разрабатывал эти катакомбы - что вызвало естественный интерес и желание продолжать поиск и вскрытие доселе неизвестных катакомб... Например, длина ходов в Никитах, открытых с помощью раскопок, превзошла размеры первоначально известных.
"Лопатомания" - так позже охарактеризуют некоторые это время.
Теперь под землю уже не прибегали на час-полтора, или даже на день-другой. Раньше - открывали для себя мир подземного туристического отдыха, то есть посещение каменоломни в шестидесятые годы ничем в принципе не отличалось от иных видов пикникового туризма. Теперь же под землю приходили жить. Обстоятельства прихода у каждого могли быть глубоко личными - важно, что приходили именно под землю, в каменоломни, и именно жить. И самому творить свою жизнь.
Создавая новый спелеоэтнос - неподвластный власти совка и обывателей подземный мир, в чём-то похожий на былой ушедший (сказалось влияние немногих оставшихся от первого периода лидеров), но во многом и совершенно иной.
Под землёй строились и оборудовались для постоянного пребывания гроты, например, в Никитской каменоломне, сложнейшей в техническом отношении, где чуть ли не половина ходов десятикилометрового лабиринта весьма категорийные шкурники, и мест, удобных для хорошей подземной стоянки практически не было - посреди старых завалов, нагромождений плит и обвальных глиняных конусов, а то и вовсе в забутовке своими руками были созданы десятки хорошо оборудованных, приспособленных для удобного жилья гротов.
Из старых крепей возводились столы и нары для сна, для защиты от влаги они обшивались сухими досками и пластиковыми щитами, затаскиваемыми с поверхности. Главные коридоры, так называемые "транспортные магистрали", расчищались от навалов камней и севших плит; опасные места крепились каменными стенами и приносимыми с поверхности стволами деревьев.
Особые гроты оборудовались для сбора мусора и туалетов - ибо кому придёт в голову гадить где попало в своей квартире? А отношение к Пещере, как к Дому - господствовало в сердцах и душах этого поколения спелестологов. Окостенелость позднесоветского социума, невозможность какого-либо его изменения делали вынужденное существование в нём тягостным, - в то время как здесь, под землёй, всё зависело лишь от тебя, твоих сил и твоего желания - да участия друзей.
Большие изменения по сравнению с первыми поколениями спелестологов, произошло и в области технического оснащения. Эксперименты со средствами освещения отбраковали бесчисленное количество фантастических самоделок, оставив в качестве "ходового света" электрические налобные системы - частью они приобретались у железнодорожных рабочих, частью у сотрудников метрополитена, многие конструировали подобные системы сами, используя в качестве энергоносителей не только дефицитные щелочные аккумуляторы, но и смотки батареек. Для освещения гротов по-прежнему применялись свечи, по-видимому, это древнейшее средство освещения никогда не уступит своих позиций. Новички, приходившие по первому разу, конечно, пользовались продаваемыми в магазинах фонарями, универсальным же средством освещения считался плекс: обмотанная по спирали бумагой тонкая полоска оргстекла. В такой обмотке она способна гореть устойчиво и ярко, давая ровное пламя без неприятного запаха, "громкость света" легко регулируется толщиной бумажного слоя.
Готовили только на бензиновых примусах - они, хоть и не перестали быть дефицитом, но всё же стали более доступны. Для сбора подземной воды в тех пещерах, где не было "обводнёнки", сооружались водокапы: большое полиэтиленовое полотно подвязывалось под потолком грота в месте капежа, собираемая им вода стекала в подставленную ёмкость.
Многие шили себе специальные комбинезоны для пребывания под землёй; времена, когда спелестолог мог ехать домой в той же одежде, в которой ползал по грязи и глине, ушли в легендарное прошлое. Из опыта спелеологов-вертикальщиков были заимствованы транспортные мешки - трансы. Теперь спелестолог, выходя из пещеры, не только переодевался в чистое - но и перепаковывал вещи из грязного транса в красивый и чистый рюкзак. Гордости от того, что, возвращаясь домой, пачкаешь своей грязью окружающих обывателей, никто теперь не испытывал, это перестало считаться "почётным". Зато многие как раз бравировали своими вызывающе-яркими рюкзаками и анораками перед уныло одетыми городскими гражданами... Тоже своего рода гордость, - вполне, впрочем, простительная.
С появлением в нашей стране пенополиэтиленовых ковриков отпали проблемы термоизоляции и удобства сна, - но ещё раньше появились не боящиеся сырости и не "сосущие" из окружающего воздуха влагу синтетические ткани и пух - капрон, лавсан, авизент, синтипон и синтилон. Ткани брались со склада отходов знаменитых подольской и нарофоминской фабрик, - смело можно сказать, что 90% туристов, альпинистов и спелеологов Москвы в восьмидесятые годы имело одежду и снаряжение, изготовленное из этих обрезков. Пух и "пенка" - то есть пенополиэтиленовые и пенополиуретановые коврики доставались аналогичным образом. Каналы таких "доставаний" были хорошо отлажены. Благодаря системе тотального "выноса" легко можно было обзавестись удобным тёплым спальником, комбезом, анораком, пуховкой и рюкзаком. Если сам не умел шить - наверняка умел кто-то из твоих друзей: уж что-что, а туристическое снаряжение в нашей стране изначально делалось своими руками, без надежд на государственное производство.
Большую роль в формировании нового спелеоэтноса, как это ни удивительно, сыграли кассетные магнитофоны. В конце семидесятых они появились в массовом производстве и довольно быстро потеснили в мире спелестологов традиционную самодеятельную гитару. Пещеры с их удивительной акустикой просто располагали к хорошему Звуку; кассетные магнитофоны дали нам возможность принести этот Звук под землю. И многие именно здесь открыли для себя Мир Музыки. С записей Жана-Мишеля Жарра началась наше увлечение Подземным Звуком, - его музыка удивительным резонансом отозвалась в стенах наших катакомб и в наших душах, - и началось... Конструировались специальные подземные усилители, питание к ним, колонки, светомузыкальные устройства; под землёй проводились лектории по мировой музыке, вслед за ними начали проводить под землёй, в катакомбах, концерты самодеятельной песни, которая продолжала звучать в наших сердцах.
В той же Никитской пещере проводился так называемый Университет - лекции-обсуждения самых разных областей человеческого знания: тайн экстрасенсорики и древних цивилизаций, литературных новинок, запрещенных к чтению наверху, - круг вопросов был, естественно, невозможный в те годы на поверхности. Но кроме того, выпускались свои подземные газеты и журналы, полные уникального, искромётного чёрного юмора, писались стихи и песни, и даже проза, делались подземные праздничные программы. Естественно было для всех, ходящих в то время в катакомбы, отмечать дни рожденья и прочие праздники только под землёй.
Разделения, как в шестидесятые годы, на группы не было - просто были Люди, связанные общим хождением в одну каменоломню. В каждой катакомбе складывался свой мир, в чём-то не похожий на другие, в чём-то общий. От массового хождения "шестидесятников" не осталось ничего, кроме любви к самодеятельной песне, - но в эти годы начал активно развиваться подпольный рок, и под землёй были его любители, не признающие эстетику самодеятельной песни. Были также те, кто самодеятельной песне и русскому року предпочитал западную музыку. Так что, в отличие от шестидесятых годов, новый спелеоэтнос был культурно мозаичным. Но и в этом был плюс: всегда находились рядом с тобой те, кто знал нечто, неизвестное тебе, - это и легло в основу Никитского Универ-ситета, ставшего для многих своего рода "подземным ликбезом".
К тому времени многие из нас увлеклись идеями Сифра о длительных погружениях под землёй - нам такие пребывания казались вполне естественными: привыкшие жить и работать под землей, мы мечтали о них, и если удавалось оторваться от города больше, чем на короткие выходные (ставшие, по сравнению с шестидесятыми годами, на день длиннее), с удовольствием проводили время под землёй... Серьёзных целей поначалу не преследовали - просто казалось естественным находиться здесь, вне больного верхнего мира. Часть из нас на этих пребываниях пыталась постичь загадки подземли, меня лично заинтересовали биоритмы человеческого организма. Кто-то просто читал, слушал музыку, творил - рисовал, занимался фотосъёмкой или картографированием малоизвестных частей пещеры.
Естественно, государство не могло терпеть всей этой "антисоветской" вольницы. Началась война с КГБ - поиск и "вычисления" стукачей, их провокации, наши маленькие победы и большие поражения... Были вызовы лидеров спелеоандеграунда на допросы, гонения на работах, попытки натравить на нас местное население и так называемую "общественность". Тем, кто учился в ВУЗах, ощутимо дали понять, что нечего ходить под землю, коль мечтаешь о "высшем образовании". Были и другие способы давления, пожёстче.
Группа моего знакомого, решившая уединиться в Никитских пещерах на четырёхмесячное погружение - их увлечением была подземная экстрасенсорика - была, например, на втором месяце пребывания просто вытащена на поверхность сводным отрядом из тех самых "спасателей", "правоохранительных" органов и "официальных спелеологов". Месяц их продержали в КПЗ, пытаясь "пришить" все имеющиеся в районе уголовные "незавершенки" - конечно, при этом били и всячески издевались. Инициатор и участник этого эксперимента сейчас лежит парализованный; думаю, не будь срыва эксперимента, ареста и месячного заключения с ежедневными побоями - жизнь его сложилась бы иначе.
Сам я незадолго до того был вынужден расстаться с замечательной работой - я занимался в спортивном институте изучением биоритмов и как раз готовил подземный эксперимент, который должен был проводиться в тех же Никитских каменоломнях, - из-за доноса, сопровождаемого соответствующей справкой из КГБ.
Не всем удалось выстоять. Кое-кто из лидеров нашего спелеомира спился, многих нет в живых, другие уехали; кто-то просто отошёл от занятий спелестологией. Фактически жизнь нашего второго поколения спелестологов окончилась естественным путём: в настоящее время остались лишь немногие из моих друзей и ровесников, кому по-прежнему интересен мир рукотворных пещер. Так совпало, что окончание нашего хождения под землю совпало с очередными изменениями в жизни страны - впрочем, в социальных ритмах нет случайностей.
Современное поколение, то, что пришло нам на смену, уже не представляет собой той монолитной, ярко выраженной общности, какой были первые поколения спелестологов. Численность тех, кто теперь ходит в подмосковные катакомбы, на порядок меньше. Во многом это связанно с тем, что исчезло давление совка, что изгоняло нас в те годы из городов, жизнь наверху стала интересней и появилась возможность самому делать свою судьбу. А это, конечно, много интересней, чем имитация жизни в стенах изолированной от мира пещеры.
Главное же - наработанный нами опыт жизни под Землей остался, и он, конечно, несопоставим со спортивным опытом западной (и советской вертикальной) спелеологической школы. Спелестология в нашей стране была явлением социальным; причины, породившие её, лежат скорее в политической и духовной сфере, нежели в естественнонаучной.
Из этого не следует, что "рецидив" массового катакомбенного туризма в нашей стране невозможен; "новые русские чайники", например, активно осваивают большие и легкодоступные Сьяны... И продолжается - на новом уровне - развитие самодеятельной песни: важного связующего звена в нашем спелеобыте. К чему это приведёт в дальнейшем, я не могу предсказать. Но думаю - чтобы не допустить разграбления и экологической гибели сохранившихся катакомб, необходимо их дальнейшее серьёзное изучение. Необходимо также создание современной поисково-спасательной подземной службы, - к этому, увы, есть все основания.
Июнь 1997
[авторский (расширенный) вариант текста]
|
